ПРАВОСЛАВНОЕ ПАЛОМНИЧЕСТВО В НАЧАЛО О САЙТЕ ИСТОЧНИКИ ОТЗЫВЫ ССЫЛКИ ВЗЯТЬ БАННЕР

Киприан, епископ Карфагенский, священномученик

"Творения священномученика Киприана, епископа Карфагенского". М., Паломник, 1999.

Родился он около 210 г. (точная дата неизвестна) в богатой и видной карфагенской семье, получил превосходное по тому времени образование, был преподавателем в риторской школе (тогдашний университет) и занимался адвокатской практикой. О его тогдашней мирской жизни мы ничего не знаем. С внешней стороны она, вероятно, была обычной жизнью состоятельных и культурных людей того времени: серьезные занятия чередовались с развлечениями, приятельской беседой, веселой пирушкой. В аристократических карфагенских кругах молодой профессор был своим человеком; здесь у него завязались дружеские связи, которые не смогли оборвать ни время, ни переход в христианство: когда над ним нависла угроза казни, старые друзья настоятельно предлагали ему спрятаться в надежном убежище. 

Почему светский человек, известный адвокат и ритор, до 45 лет прерывавший ц язычестве, принял христианство? Автор “Vita” упоминает старого священника Цецилиана, который своими беседами “вывел его из мирских заблуждений и привел к познанию истинного Бога”. Святитель Киприан ничего не говорит ни об этих беседах, ни о той внутренней работе, которая вывела его из язычества. Он пишет только о ее конечном результате: “Сомнительное стало определенным, закрытое раскрылось, осветились потемки, трудное стало посильным”; в Крещении его осенила благодать, совершенно его переродившая. 

Его отказ от прежней жизни был резким и полным. После Крещения он повел строгую аскетическую жизнь, роздал значительную часть своего имущества, не только отказался от чтения языческих авторов (жертва для образованного человека того времени тяжкая), но постарался вычеркнуть их из своей памяти; в его произведениях нет ни одной цитаты из латинских писателей; он занят теперь изучением Священного Писания. Его переход в христианство, конечно, вызвал в языческой среде немало и гневного, и сочувственного изумления; не прошло незамеченным появление нового брата и в христианской общине. Его строгая жизнь, обычай держать дом открытым: войти мог каждый, и “ни одна вдова нс уходила от него с пустыми руками... всякий, нуждающийся в помощи сильного, обретал в нем покровителя”; высокий уровень культуры, дар речи — такие люди встречались не часто. Киприана скоро посвятили в священники, а спустя короткое время, по всеобщему требованию, возвели в сан епископа, несмотря на энергичное его сопротивление. Такое быстрое продвижение вызвало зависть в церковных кругах. 

Мы не знаем, какие меры принял святитель Киприан по управлению Карфагенской Церковью, но об их духе можно судить по его письмам до Дециева гонения (1 — 4). Новый епископ руководит не только своей, Карфагенской Церковью: за советом и помощью к нему обращаются из разных африканских Церквей…

В последних числах декабря 249 г. император Деций, недавно посаженный на трон иллирийскими легионами, издал указ, повелевавший всем жителям Римской империи, без различия религии и национальности, принять участие во всенародной suррlicatio — молебствии о здравии и благополучии императора и его семейства: состояло оно из определенных молитв богам, покровителям Рима, и принесения им жертвы, кровавой или бескровной. Указ не был направлен против христиан: найденные и Файюме свидетельства об участии в молебствии были выданы явно язычникам (одно из них — жрице бога Петесуха, крокодила, почитаемого в Файюме), и никакого преследования он не предписывал, как это явствует из дальнейших событий, о которых свидетельствует такой точный свидетель, как святитель Киприан — современник этих событий. Он расколол, однако, помимо своей воли, христианскую общину на две численно неравные части: принесших жертву (большинство) и группу отказавшихся поклониться языческим богам…

Ослушников императорского указа посадили до решения их участи в тюрьму; тюремный режим очень мягок: их толпами посещают единоверцы, восхищенные смелостью “добрых исповедников”, приходят священники со Святыми Дарами. Власти не обращают на это никакого внимания; вера этих упрямцев им безразлична; их наказывают за нарушение императорского эдикта; высылают на определенный, не очень долгий, срок из родных мест, но в пределы той же провинции. Желающие могут уехать куда хотят. 

Высылка приходилась на конец января, самое позднее — на начало февраля 250 г., а к середине апреля того же года исповедники опять в карфагенской тюрьме, но сейчас с ними обращаются жестоко: мучат голодом, жаждой, духотой (письмо 22-с), пытают, и пытают жестоко. Теперь они взяты как христиане, и добиваются от них отречения от веры (там же). 

“Христианство сеется кровью” — в этих словах Тертуллиана была великая правда; и святитель Киприан понимал великое значение исповедничества и мученичества, чтил мучеников и восхищался ими, как их чтили и восхищались ими все рядовые члены христианской общины. Но он не был ее рядовым членом: епископ, глава Карфагенской Церкви официально, а фактически уже глава и руководитель всех африканских Церквей, человек ясной и трезвой мысли и большого политического. такта, он хорошо понимал, в чем нуждается сегодняшний день, и стремился все уладить и устроить с расчетом не только на настоящее, но и на будущее. Он отчетливо видел, что для христиан, которых государство кое-как терпело, образованное общество презрительно не замечало или весело высмеивало, а простонародье откровенно ненавидело, лучше всего держаться в тени и не сосредоточивать на себе внимания. Поэтому он скрылся из Карфагена, когда толпа стала упрямо вопить: “Киприана ко льву!”; поэтому советовал своей пастве не устраивать сборищ, а клиру вести себя, “сообразуясь с обстоятельствами”; поэтому “дерзкое превозношение” исповедников впишет горькую страницу в историю африканских Церквей. 

Когда страсти несколько улеглись, отступники, “павшие” (lарsi буквально — “поскользнувшиеся”) стали думать о возвращении в Церковь. В какую-то минуту люди эти по голосу сердца или разума перешли в христианство; никакой выгоды в ту пору этот переход не сулил. Из языческого общества они ушли; своим отречением исключили себя из христианского. Язычники над ними злорадно посмеиваются, бывшие единоверцы сторонятся. А с христианской общиной их связывали уже многие нити — и деловые, и дружеские, и семейные; теперь они оборваны. И Церковь им уже стала дорога, им трудно без Причастия. Церковь их не отвергает, но требует длительного покаяния. Святитель Киприан считал, что судьбу павших надо решить по наступлении мирных времен, когда вопрос о них будет обсужден Собором епископов, клиром и народом; пока что им надлежит смиренно и сокрушенно каяться. Можно было, однако, с просьбой о скорейшем прощении обратиться к исповедникам: пусть походатайствуют перед епископом. И все сильнее обнаруживается среди клира тенденция легко, почти без покаяния, возвращать отступников в Церковь. 

Обращение к исповедникам было в обычае (о нем сообщает уже Тертуллиан), и ничего беззаконного и греховного тут не было. Рассказ святого Дионисия Александрийского, сохранившийся у Евсевия Памфила, свидетельствует, как благостно и мирно, благодаря разумной снисходительности исповедников, улаживались отношения между павшими и Церковью, Так было бы и в Карфагене, не вмешайся враги святителя Киприана. 

Мы можем с некоторой уверенностью определить состав этого вражеского стана: тут были павшие, которых епископ не соглашался вернуть в Церковь только по просьбе исповедников; священники, которым он пригрозил запрещением за то, что они допускали павших без покаяния к Причастию (вероятно, в расчете на какие-нибудь земные блага: вспомним, что большинство павших были люди с весом и состоянием); тут же были, конечно, и старые недоброжелатели Святителя, когда-то противившиеся его избранию в епископы. Во главе стоял мирянин Фелициссим — человек очень влиятельный и богатый. Этим людям надо сместить святителя Киприана с епископской кафедры и взять управление Церковью в свои руки, но тут нужно идти окольным путем, так как прямая атака на епископа кончится поражением: карфагенские христиане любили и почитали своего предстоятеля; простой народ, чью нужду он всегда старался облегчить, был ему особенно предан. Вся христианская Африка прислушивалась к его голосу. Сломать эту популярность и авторитет можно было только подняв против епископа людей, чей авторитет стоял не менее высоко, кого чтили как святых, — надо двинуть на епископа исповедников. Окольный путь найден… 

Враги святителя Киприана умело использовали все обстоятельства, бывшие им на руку: его непреклонное требование длительного покаяния, тоскливое нетерпение “павших”, гордость исповедников. Убедить “павших”, что исповедники вправе “дать мир”, было легко (“Кто, умирая, упустит возможность ожить? Кто не поспешит навстречу своему спасению?”; не стоило большого труда объяснить и исповедникам, что они, друзья Христовы, будущие судьи мира, имеют право и власть простить отступников и вернуть их в Церковь, не настаивая на покаянии. Епископ никогда с этим не согласится; он вооружит против себя “павших”, считающих себя уже примиренными с Церковью, поссорится с исповедниками, обиженными непризнанием их “прав”, оттолкнет от себя народ, который так чтит исповедников и так им доверяет. Против него единым строем встанет вся христианская община — епископу не устоять. 

Письмо это, о котором святитель Киприан писал, что оно уничтожает веру, страх Божий и евангельские заповеди, и которое сравнивал с факелом, разжегшим пожар, оказало действие немедленное: в нескольких городах толпа кинулась на предстоятелей Церквей и силой заставила их признать “мир”, данный исповедниками; в: Карфагене “некоторые смутьяны пытались добиться подтверждения “мира”, уже полученного от исповедников” (там же, III, I — 2); павшие, чье воссоединение с Церковью епископ отказался признать, возмущались и негодовали; в народе шло брожение (письма 16, I, 1 и 17, II', 2), много исповедников перешло во вражеский стан (писмо 2!-е и 22-е). 

Видна ли им была та беда, которую они в слепой ненависти к одному человеку навлекали на всю Церковь? Людям, поглощенным своекорыстными расчетами, занятым только собой и своим благополучием” мысль о Церкви, вероятно, и не западала в голову…

Дело шло о самом существовании Церкви. Эти страшные дни были днями ее возрождения, и велика была тут заслуга святителя Киприана. Святитель Киприан называл Церковь Матерью всех христиан, считал, что жить с Церковью, нести на себе ее тяготы и заботы, трудиться в ней и для нее есть общее дело всех ее детей. С первых же дней своего епископства он вводил в атмосферу этого общего дела и клир и паству. Сейчас он обратился к клиру с горячим призывом к покаянию, укорил его в лени и бездеятельности, вменил в обязанность наставлять и обуздывать исповедников. С мирянами, со своим клиром и с епископами других городов он делится письменно своими мыслями о положении Церкви, своими намерениями и решениями; копии этих писем просит распространять как можно шире. 

В первом ряду их стояли священнослужители, преданные Церкви и разделявшие мысли епископа. Некоторых мы знаем по именам; другие неизвестны, но святитель Кипрнан не однажды упоминает “коллега своих, с ним единомысленных. Он собрал и сплотил “добрых и верных рабов”, а тут еще большую помощь и поддержку оказала Римская Церковь…

Святитель Киприан получил от “священников и диаконов, в Риме пребывающих”, письмо, написанное с блеском и силой умной, несколько тяжеловатой, риторики. Горячо одобрено его намерение решить участь павших по наступлении мирных времен и не единолично, а на Соборе, в котором примут участие епископы, священники, диаконы и “устоявшие в мире” миряне. О столь великом преступлении, совершенном многими, решение может быть вынесено только “согласно судом многих”; пока что павшие должны терпеливо ждать и каяться, поняв, что их раны требуют медленного, неспешного лечения: “пусть стучат в церковные двери, но не ломают их... пусть воспевают молитвы, но не воинственные марши...”. Написали и римские исповедники: “Не можем умолчать о том, что нам доставило особенную радость: мы узнали, что ты с подобающей строгостью укорял тех, кто, забыв о преступлении своем, во время твоего отсутствия торопливо и неотступно вымогали “мир” у священников; укорял и тех, кто, забыв о Евангелии, слишком легко раздавали святыню Господню...”. Одобрили они и его решение созвать Собор: “Такое великое преступление следует, как ты и пишешь, рассмотреть собранию епископов, священников и диаконов и мирян, устоявших в мире”…

Святитель Киприан действовал энергично; быстро сплотились ряды его сторонников; на его стороне был и Рим. Отказаться от борьбы и отступить противники всё же не хотели, и принято было решение: в противовес “Церкви Киприана” основать новую, свою, в расчете, главным образом, на павших, чье богатство и влияние могли оказаться для новой церкви хорошей опорой. Клир для нее был налицо: священники, недовольные распоряжениями епископа, испуганные угрозой запрещения; заматерелые враги его. из среды которых Фелициссим выбрал себе епископа (в этот сан его посвятили пятеро отлученных епископов - В новую церковь устремились павшие, прельщенные обещанием быстрого прощения; пришли исповедники, обидевшиеся на святителя Киприана за отказ признать разрешительную силу их “записок”; присоединилось сбитое с толку простонародье, не знавшее, куда пристать. К началу или середине лета новая церковь была уже вполне организована. 

Члены ее чувствовали себя, однако, неуверенно и обратились к святителю Киприану с письмом (оно утеряно, о его содержании можно догадываться по ответному письму Святителя), в котором “от лица церкви” требовали подтверждения дарованного им “мира”. Святитель Киприан ответил решительно: “Да не будет того, чтобы отряд павших называл себя “церковью”. Памятуя о своем преступлении, надлежит им быть покорными, тихими и смиренными, а не писать от имени “церкви”, зная, что они обращаются к Церкви”. Тон письма свидетельствует, как твердо чувствует себя епископ. 

Фелициссим, принадлежавший, видимо,, к. людям, которым, легче действовать, чем думать, насильнически-грубо вмешался в распоряжения святителя Киприана. Епископ отправил в Карфаген комиссию из двух епископов и двух священников, которым вручена была какая-то сумма: “Помогите из этих денег братьям нашим; если кто захочет заняться своим ремеслом, удовлетворите их желание, добавив столько, . .сколько потребуется, и одновременно разберитесь, каков их возраст, положение, нравственный облик... и хочу достойных, смиренных и кротких продвинуть на церковные должности”... Приглашение на церковную работу было большой честью; если среди карфагенских исповедников жило еще чувство раздражения и досады па святителя Киприана, то доброе и тактичное поведение епископа должно было его угасить и развеять. Фелициссим, видимо, это понял и испугался; он не только помешал работе комиссии, но и пригрозил изгнать из своей церкви тех, кто пожелал бы послушаться Святителя. “Радуюсь, что большинство братьев отшило от дерзкого, предпочитая остаться с Матерью-Церковью и получать помощь от се епископа”, — писал святитель Киприан. Он отлучил Фелициссима и его приспешников от Церкви, и на Соборе (весна 251 г.) его решение было подтверждено. Фелициссим метнулся в Рим к недавно избранному Римскому епископу Корнилию, но был прогнан. 

Собор открылся ранней весной 251 г. и сразу же занялся судьбой павших, разделив их по степени виновности на две категории: в одну вошли действительно принесшие жертву , в другую — в жертвоприношении не участвовавшие, но имевшие свидетельство об участии в нем. Последние получили прощение; принесшие жертву на самом деле должны были пока что ждать и каяться. 

Деций погиб на войне летом 251 г. Преемником его стал его соратник — Требониан Галл. Ходили слухи о том, чти христиане вновь будут преследуемы, и Собор 252 г. постановил простить всех павших: “Уступая необходимости, решили мы всем, кто не отходил от Церкви Господней и с первого же дня своего падения не переставал каяться, скорбеть и молить Господа, дать мир... вернуть в Церковь надо теперь не слабых, а сильных, не умирающих, а готовых жить... , не оставим их перед битвой без доспехов и оружия, дадим в защиту Тело и Кровь Христовы”, Гонения, однако, не случилось, пришла другая беда: чума, начавшаяся в Эфиопии и в течение 20 лет бродившая по всему Средиземноморью, посетила Карфаген (252 — 253 гг.). 

Эти страшные дни вписали одну из самых светлых страниц в биографию святителя Киприана. Среди общей растерянности, бездействия властей, потерявших голову, ошеломляющего озверения нравов он был единственным, кто сохранил спокойствие, трезвость мыслей и несокрушимую энергию. Он сумел организовать свою паству в общество помощи несчастному городу, причем помощь оказывалась безразлично — как христианам, так и язычникам. Богатые давали деньги, бедные то, что дороже денег, — свой труд. “Совместными усилиями многих творилось то, что было благом для всех”. 

Следующие годы были годами относительно спокойной жизни: святитель Киприан созывал Соборы и руководил ими, писал послания, представляющие иногда собой небольшие богословские трактаты; внимательно следил за церковной жизнью на Западе, вел оживленную переписку с Римом, содействовал признанию недавно избранного на Римскую кафедру Корнилия и помогал ему в его борьбе с Новатианом. Важнейшим вопросом в эти годы (рассмотрением его были заняты три Собора: в 255 г. — при участии 31 епископа; весной 256 г. — при участии 71 епископа, в том же году осенью — при участии 87 епископов) был вопрос о том, надо ли крестить еретиков, возвращающихся в Православие… 

А над Церковью нависал уже страшный удар: в 257 г. началось действительное гонение, предписанное императором Валернаном. Первым эдиктом было запрещено христианам под страхом смертной казни собираться на кладбищах (обычное место их собраний и богослужения: часовни и церкви строились на кладбищах). Члены клира должны были принести жертву языческим богам. В августе 258 г. последовал второй эдикт, повелевавший епископов, священников и диаконов казнить, если они будут упорствовать в своем исповедании… 

После первого эдикта проконсул Патерн вызвал святителя Киприана, предложил ему совершить “римские церемонии”, т. е. принести жертву богам, и после его отказа выслал его в прелестный приморский городок Керубис, километрах в 150 от Карфагена; по словам Понтия, епископа часто навещали христиане; жители города очень его полюбили и доставляли ему все нужное. 

Святитель Киприан пробыл в Керубисе год в ожидании приговора. За это время он привел и порядок церковные дела, какие того требовали; распорядился о раздаче бедным остатков своего имущества, отправил щедрую посылку христианам, сосланным в Сигузийские рудники. В августе 258 г. его вызвал проконсул Галерий Максим. Епископ приехал в Карфаген и поселился, в ожидании ареста, в своем доме. Тут он узнал о втором эдикте Валериана, о казни Римского епископа Сикста и четырех его диаконов; уведомил обо всем епископа Сукцесса н поручил ему “сообщить об этом и прочим собратиям... чтобы повсюду могли они укрепить братьев и подготовить их к духовной борьбе... пусть радуются, а не боятся исповедничества... воинов Божиих и Христовых не убивают, а увенчивают”. Проконсул, между тем, уехал в Утику и послал за святителем Киприаном, но епископ скрылся; он пишет в своем последнем, прощальном письме “священникам, диаконам, и всему народу”, удивительном по своей силе, теплоте и какому-то, уже нездешнему, спокойствию: “Приличествует епископу исповедать Господа в том городе, где он стоял во главе Церкви Господней... честь нашей, столь славной Церкви будет умалена, если приговор мне будет произнесен в Утике, и я оттуда как мученик пойду к Господу; я же всегда усердно молился и просил, чтобы произнести мне свое исповедание у вас, здесь пострадать и отсюда, как мученику, пойти к Господу... я ожидаю возвращения проконсула в Карфаген, а там услышу от него императорское повеление...”. 

Когда Галерий прибыл в Карфаген, епископ вернулся в свой дом, и 13 сентября за ним приехали двое офицеров из штаба проконсула. Епископа почтительно усадили в коляску, и так как проконсул отложил дело до завтра, то святитель Киприан провел свою последнюю ночь в доме одного из вышеупомянутых офицеров. Около дома собралась огромная толпа христиан; узнав об этом, епископ поручил клирикам охранять девушек; толпа не расходилась всю ночь. К проконсулу епископа провожало такое же множество народа. Вот запись об этом последнем допросе Святого: 

“Галерий Максим, проконсул, сказал епископу Киприану: 
— Ты Тасций Киприан? 
— Да, я. 
— Ты был главой безбожных людей? 
— Да. 
— Священнейшие императоры велели тебе принести жертву. 
— Не принесу. 
— Подумай о себе. 
— Делай, что тебе приказано. В деле, столь справедливом, нечего раздумывать. 

Галерий Максим, поговорив со своими советниками, с трудом и с досадой произнес такой приговор: “Тасций Киприан приговорен к казни мечом”. Киприан епископ сказал: “Слава Богу”. Толпа братьев стала говорить: “Пусть и нас обезглавят вместе с ним””. 

Епископа повели; его сопровождали военный конвой и огромная толпа людей: все карфагенские христиане пришли проводить своего епископа, пришло и много язычников. Когда пришли на место казни, святитель Киприан снял с себя верхнюю одежду и остался в одной рубахе из льняного полотна; он опустился на колени и стал молиться; затем распорядился дать палачу двадцать пять золотых и сам завязал себе глаза. 

Тело мученика было наскоро уложено в могилу, заранее поблизости приготовленную, “чтобы не любопытствовали язычники”. Ночью в торжественной процессии со свечами и факелами его перенесли на кладбище Макробия Кандидиана, что у Маппаликовой дороги возле прудов. 

Святитель Киприан провел свою жизнь после обращения в служении на благо Церкви и ее чад. Его заслуги перед Карфагенской Церковью велики: он уберег ее от упадка и развала, сохранил, единой и святой. Он воспитал достойных ее служителей; своим отношением к людям, в котором строгость умерялась горячей искренней любовью (“У меня болят их раны”, — писал он о павших, он сохранил для Церкви многих и многих. Он бывал грозным, но умел и утешать и наставлять на верный путь. Его справедливость была справедливостью не по букве, а по духу, который всегда животворит. Он пользовался огромным авторитетом, и не в одной Африке, и никого ни к чему не принуждал силой только этого авторитета. У него был ясный ум государственного человека, определяющего, каким путем надо идти, что сохранить в неприкосновенности, где и в чем можно и должно уступить. Его нельзя было запугать: непоколебимо мужественным оставался он и перед бурей, развязанной тройственным союзом его врагов, отступников и исповедников, и в грозные дни чумы, и перед лицом смерти, когда мученической, святой кончиной завершил он свою святую жизнь. 



Оцените:
Яндекс.Метрика